Я мечтаю, чтобы люди перестали монетизировать каждый свой чих и каждый миллиметр Москвы
Москва — самый наркотический город в мире. Есть три города, которые так действуют на иррациональном уровне. Это Москва, Питер и Лондон. Лично меня ничто, что просто нравится или интересно, вот так не цепляет: ты ничего не понимаешь, а тебя тянет. В стотысячный раз можно ходить одним и тем же маршрутом, он тебе не надоедает.
Москва, на мой взгляд, самый разнообразный город в стране. Здесь очень много неподдельного старого — допетровского и совсем-совсем древнего, здесь очень много классицизма XVIII–XIX веков. Здесь самый яркий, самый интересный модерн. Здесь потрясающая советская архитектура. Здесь куча авангарда. И все это отлично лепится между собой, не выглядит какофонией.
Судя по тому, что Москва живет, независимо от наших прихотей ежеминутных, она какая-то сама по себе. Я мечтаю, чтобы людям она была интересной. Чтобы они перестали монетизировать каждый свой чих и каждый миллиметр Москвы и поняли, что она про вечные ценности. Москва здесь для того, чтобы думать о хорошем, строить хорошее, стремиться к хорошему. Читать, создавать, петь, танцевать, но не попу утеплять.
Мы гуляем по городу и ощущаем его как свой собственный
Мы занимаемся волонтерской реставрацией всяких интересных архитектурных штучек в Москве. Но с определенными оговорками. Мы никогда не волонтерим в смысле «навалиться всем миром и отреставрировать». Мы нанимаем дорогих профессиональных реставраторов и заказываем у них качественную крутую реставрацию, до которой у города или собственников зданий не доходят руки или голова. И таким образом мы — всем в назидание — собрались для того, чтобы сказать, что, во-первых, этим надо заниматься, к этому надо быть внимательным. А во-вторых, люди сами на это сбрасываются, нам донатят на реставрации горожане, не имеющие никакого отношения к тем объектам, которые мы реставрируем. Они там не живут, не работают, не являются собственниками — вообще никем. Они просто ходят мимо и глазеют с удовольствием на все это. И то, что они дают деньги на эти объекты, говорит о том, что это все общее на самом деле. Мы потому и трудовая коммуна: мы за то, что наследие — это общее достояние, никак с правами собственности не связанное. Мы гуляем по городу и ощущаем его как свой собственный.
Есть два варианта: либо продолжить лить слезы и опять писать грустные постики о том, как мы всю страну прощелкали, либо взять и что-то сделать самим
Эта история случайно нарисовалась в 2012 году, когда одна из старейших аптек в Москве, работающая на Патриарших с 1914 года, была на ремонте и на фасаде обнаружились старые вывески, сделанные в середине 1920-х годов. Эту аптеку сейчас знают все. И все уверены, что она всю жизнь такой и была. Ходят, видят старинную вывеску и думают: «Как классно, здесь такой старый район!» На самом деле только 10 лет назад показались эти старые надписи, едва читаемые. И человек, который проходил мимо, по счастью, имел насмотренный глаз и, увидев там что-то ценное, позвонил краеведу Можаеву. Можаев — это главный в мире краевед, который занимается архитектурой Москвы. Можаев, многие другие его коллеги и я в тот момент были градозащитниками. А градозащита в России — неблагодарное занятие. В любой градозащитной истории есть собственник здания и есть город, интересы которых, как правило, идут вразрез с интересами горожан. И ты, по большому счету, ничего сделать не можешь, кроме как бегать между городом и собственником и требовать ничего не портить. 10 лет назад законодательства не было, а было вот это лужковское страшное наследие, когда сносилось все без всяких ограничений и запретов и мы только ходили и рыдали. А тут внезапно обнаружилась такая брешь в реальности. Бежать к городу и требовать реставрировать какую-то надпись бессмысленно, потому что проект, согласования и так далее — все затянется на год в лучшем случае. Пока мы будем ходить, ее закрасят — и у нас ничего не будет вообще. Есть два варианта. Либо продолжить лить слезы и опять писать грустные постики о том, как мы всю страну прощелкали. Либо взять и что-то сделать самим.
И как-то у нас сложилось в голове, что мы можем это сделать. Мы договорились с ТСЖ, что они согласны на то, чтобы эту вывеску восстановить. Мы договорились с аптекой. Мы попросили строителей немножечко подвинуться. Мы нашли реставраторов, договорились с ними на дружественный бюджет. Не на большую историю про госзаказ, а просто: «Давайте 3 человека встанут, мы им заплатим не 3 миллиона, а 150 тысяч рублей — и сами поставим леса».
Это был первый раз. Еще не было даже переводов с карты на карту, нам люди на реставрацию приносили деньги в конвертиках. Мы просто закинули инфу в дружественные сообщества про Москву, тогда был в основном ЖЖ, и оказалось внезапно, что это всем нравится, что это всем интересно. Приходили люди, давали по 100 рублей. Мы насобирали тогда гигантскую сумму — 150 тысяч. Тогда она казалась вообще чумовой.
Это штука, которую хочется рассматривать, про нее думать, понимать, что здесь что-то было 100 лет назад
Мы насобирали. Отреставрировали эти вывески. Они оказались очень интересными. Там и надпись «Аптека», и видно, что это НЭП. И такие модерновые буквы необычные. Она вся такая рукодельная, то есть даже не по трафарету сделанная, а прямо на стене сидели-писали. Это тройная вывеска. У нее центральная есть часть и две боковые. И сбоку написано: «Центральное бюро студенческих кооперативов». Причем с одной стороны написано «студенческих» — в современной орфографии, с другой — то же самое, тем же шрифтом, но «студенТческих». И вот поди знай, что это такое. То ли два разных человека рисовали, то ли не знали, как пишется, то ли исправили ошибку. На это стало интересно смотреть. Это не просто какая-то старинная нафталиновая история, которая понятна трем людям, а всем остальным пофиг: просто буквы и буквы. Это штука, которую хочется рассматривать, про нее думать, понимать, что здесь что-то было 100 лет назад. Внезапно куча народа приехала на открытие, телевидение, и как-то так это все срезонировало, что на нас стали сыпаться запросы: «А вот, смотрите, мы здесь нашли что-то. И здесь». И мы теперь вынуждены каждый год в это дело впахиваться. И каждый год что-то находим.
Мы нашли то, что нашли, а вы сами дальше думайте, нравится вам это или не нравится, это вам не ВДНХ, чтоб было нарядно
У нас есть золотые правила. Мы делаем только интересные, внезапные штуки. Мы не будем просто реставрировать кусок стены, потому что он требует реставрации. Это все же задача Москомнаследия или собственников дома. И мы никогда не занимаемся реконструкцией. То есть мы никогда не будем рисовать на стене картинку, которая здесь была, судя по фотографии 1913 года. Мы находим то, что реально сохранилось, и только это и восстанавливаем. Если оно будет руинированное, обшарпанное, непонятное — как, например, на Хитровке в прошлом году мы сделали, — то вот оно такое и есть. Качественная, топовая реставрация, как она понимается в современном мире сейчас. Мы нашли то, что нашли, а вы сами дальше думайте, нравится вам это или не нравится, это вам не ВДНХ, чтоб было нарядно.
Изначально нас чиновники не очень воспринимали всерьез. А когда поняли, что мы ничего не портим, то нам стали немножко помогать. Мы нашли всякие бреши в законодательствах и в формулировках, которые позволяют наши истории фиксировать не как реставрации, а как ремонтные работы, либо как зондажи, либо как исследовательские работы. Москомнаследие нам очень помогло в том, чтобы эту процедуру упростить.
Если тебе нравится дом, иди и донать на него
У меня совершенно другая работа, ничего общего с «Вспомнить все». А эта история волонтерская. У нас нет фонда. Нет никакого бюджета на самих себя, на офис, на сотрудников. У нас нет зарплат. Мы собираем деньги только на реставрацию. Мы этим занимаемся в свободное от работы время. И мы сделали очень, очень много крутых вещей, на которые все смотрят и поражаются, какая на самом деле Москва интересная и древняя. И подлинная, несмотря на то что здесь понастроили новоделов и многие новоделы пытаются выдавать за исторические здания, как это было модно еще лет 10–15 назад. Мы раскачиваем интерес к городу.
Бюджета на функционирование у нас нет, потому что мы активно топим за коммунистическое отношение к наследию. Частная собственность на наследие — бред. К наследию можно относиться только как к общей вещи. Вне зависимости от того, эксплуатируешь ты его, смотришь ли, ходишь ты по нему, собственник ты, не собственник — это вообще не имеет значения. Наследие общее. Люди, которые ходят мимо старого дома, они все его собственники. Поэтому давайте мы все вместе, без всякой личной выгоды будем так к этому и относиться. Если тебе нравится дом, иди и донать на него. А то, что в нем другие люди живут, это вообще временная история. Они все умрут однажды, и ты тоже умрешь, а он останется. К этому надо относиться просто как к окружающей среде. Она общая вне зависимости от того, как ты ее сам загрязняешь, насколько ты сам ею пользуешься. Это просто общее — и все.
И я думаю, что сейчас надо выйти в белом пальто и сделать так, чтобы все договорились, заткнулись и перестали орать без толку
Моя любимая история — про украденную мозаику на Электродной улице. Это длиннющий сериал, реальный детектив. На Китай-городе открылось прекрасное кафе «Сюр». Вешают они в соцсетях фоточки интерьера, и вдруг начинается вой страшный: кто-то из градозащитников опознал на стене вырезанный кусок из мозаики Московского электродного завода. Как опознал, непонятно. Эту мозаику никто никогда в жизни не видел, а он ее опознал, и поднялся вой. Дело в том, что в районе Китай-города очень сильная градозащитная тусовка, которая пытается сохранить максимально нетронутой не только архитектуру, но и атмосферу Хитровки. Они очень резко реагируют на любые новые открытия. И тут такой удивительный триггер. А кафе ни сном ни духом, просто выложило фотки.
Я это все читаю, и меня начинает бомбить. Спрашиваю у ребят, которые комментируют: «Вы поговорили с кафе?» Они говорят: «Нет». «Вы поговорили с заводом?» — «Нет». И я думаю, что сейчас надо выйти в белом пальто и сделать так, чтобы все договорились, заткнулись и перестали орать без толку. Нахожу собственника кафе: «Где вы взяли мозаику?» «Мы купили на „Авито“, мы вообще не знаем, откуда она».
На самом деле, на «Авито» продается бессчетное количество всякого советского намародеренного искусства. Причем оно далеко не всегда краденое. Оно, как правило, откуда-то со сносов — люди приезжают на снесенную фабрику или в заброшенный пионерлагерь, срезают там мозаику, которая и так разрушается, и продают ее. И очень дискуссионный вопрос, хорошо это или плохо. Потому что, с одной стороны, мародерить плохо, воровать не надо. С другой стороны, есть куча всяких артефактов, которые погибнут, если ты их не украдешь. До тех пор, пока у нас в стране не урегулирована законодательно эта история — забрать откуда-то что-то и в другое место переставить, — мародеры иногда работают на пользу наследию.
Эта штука с советскими элементами в интерьере сейчас очень модная, весь этот midcentury и «давайте мы бабушкин ковер повесим» — это прикольно, поэтому на «Авито» можно купить миллион всего. Кафе купило и понятия не имело, откуда именно мозаика. Они говорят: «Мы готовы ее отдать, только давайте прекратим этот скандал». Звоню на завод. А на заводе вообще не в курсе, что у них была мозаика! Мы говорим: «А если мы ее отреставрируем и вам вернем, вы будете ее хранить?» Они говорят: «Да, конечно, с большим удовольствием».
В мозаике оказалось огромное количество утраченных элементов, она была в ужасном состоянии. Это самая дорогая наша работа. Наверное, миллиона полтора мы насобирали. Сняли все, что сохранилось, забрали куски из кафе, отвезли в мастерскую к профессиональному мозаичисту, и почти год он все это восстанавливал, потом монтировал.
И у мозаики началась вторая история. Изначально она стояла на металлической опоре и дальше там стоять не могла, потому что опора вся перекорежена от времени. И мы повесили мозаику на стену на территории этого же завода. А на территории очень много муралов. По законодательству муралы в Москве должны регистрироваться — на каждый получают паспорт на 5 лет. И на заводе все это по-честному делают. К ним пришли из ЖКХ, увидели мозаику и говорят: «Регистрируйте». А они отвечают: «Это не мурал, это отреставрированная мозаика завода». И тут выясняется, что по документам мозаики вообще нет нигде.
А она есть! И на ней — серп и молот и надпись «КПСС». У нас политическая символика на муралах запрещена в принципе, и тут еще и 2021 год — выборы, в ЖКХ перепутали советских коммунистов с современными и на всякий случай запретили. Мы пошли к депутатам в КПРФ, чтобы они сказали ЖКХ, что не имеют отношения к этой мозаике. То есть это вообще история в духе «может, мне справку от ментов принести, что я у них не работаю?». Сейчас нам клятвенно обещали в Департаменте культуры, который запретил эту тему с символикой, что они разрешат. И мы держим пальчики, что все получится.
Просто голову оторвите от своих проблем и смотрите по сторонам
А так историй, что нас не хотят видеть собственники, жильцы или арендаторы зданий — «уйдите отсюда» и так далее, — миллион. И каждый раз они заканчиваются тем, что, когда все сделано, люди, которые были против, за это держатся очень, фоткаются с этим, чмокаются и говорят: «Мы это любим, обожаем, это наше самое главное достояние». Хочется сказать москвичам, ходите по Москве, смотрите по сторонам и не ленитесь любить. Тогда будете знать больше и делать больше. Просто голову оторвите от своих проблем и смотрите по сторонам».
